Непридуманные рассказы и рассказики. Рассказы. Миниатюры - Савелий Баргер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Спасибо за приглашение, зай гезунд! Вы знаете, я так люблю поговорить с умным человеком, поэтому лучше я останусь здесь один и буду говорить сам с собой.
Повидло в карамельке
Маленький домик хелмского рабби на окраине города редко пустовал. Да, дети выросли из разъехались – два сына уже служили раввинами, один в Литве, недалеко от Ковно, другой в Польше, на Волыни. Младшему ещё учиться и учиться в ешиботе. Двух дочек раввин вырастил и удачно выдал замуж, теперь Голда пишет ему письма аж из Америки, а Ента уехала с мужем в Палестину. Далеко, конечно, мать сильно скучает, да и отцу грустно. Ну, дай Б-г, всё у них будет хорошо, а что далеко – так лишь бы знать, что все живы-здоровы. Евреи их Хелма и других местечек приходят в ребе спросить совета, помочь растолковать сложное место из Талмуда. А шойхеты-резники?! За ними ведь нужен глаз да глаз: как наточены ножи, вырезана ли жила из задней ноги у коровы, достаточно ли соли положили, чтобы удалить всю кровь из гуся.
Раввин сидел в комнате, читал Раши, ребецн хлопотала на кухне. Вместе с ребе в комнате был ещё Йосл, так тот читал трактат Маймонида, хотя ребе и его жена догадывались, что пришел Йоси с рассчетом зачитаться Рамбамом до часа, когда придёт пора сесть за стол обедать и его не обнесут тарелкой куриного бульона с менделах. Дом хелмского ребе открыт всякому еврею и пришел к нему Мендель-Гирш. Чем занимается Мендель-Гирш? А чем придется. Немножко тем, чуть-чуть другим, там крошку, здесь грошик – глядишь, можно уже покупать новые галоши, потому что старые уже совсем прохудились. Летом и зимой ещё туда-сюда. а вот весной и особенно осенью – никуда! Купит Мендель-Гирш новые калоши, а вот на новые брюки уже не хватает, придётся ещё в старых повертеться. Перелицевать? Подрезать бахрому снизу? Да куда их перелицовывать, два раза уже «лицо» меняли! А бахрома столько раз подрезалась, что брюки снизу заканчиваются на щиколотках, не подрезать же их до колена?!
– Ребе, вы знаете, ребе, – начал Мендель-Гирш, как только зашел, – я уже понял, в чём соль жизни! И для этого мне было достаточно прочитать великого Баруха Спинозу и книгу Спенсера.
Рабби и Йосл оторвались от своих книг и вместе уставились на вошедшего.
– Трёх вещей я пока ещё не понял, и я зашёл к вам сперва поделиться, а попутно спросить вас этих трёх вопросов. Почему зелёное не квадратное? Зачем Б-г создал такую мерзкую тварь, как муха? И как в конфеты-подушечка, их ещё называют «Дунькина радость», запихивают повидло?
Хелмский ребе задумчиво пролистал несколько страниц Раши, вздохнув, встал из своего кресла, взял Менделе-Гирша за локоть и вывел его на крыльцо своего маленького дома. Мендель-Гирш нисколько не сопротивлялся, ожидая мудрых ответов ребе. На крыльце раввин отпустил локоть гостя и неожиданно поддал ему ногой в то место, на котором тот сидел, когда обедал и которое не давало ему спокойно жить. Как хорошо, что крыльцо у ребе было невысокое, а прямо перед крыльцом была хорошая мягкая грязь.
Не пробуй трефное!
Гирш Малкин вошел в маленький домик хелмского ребе с «лицом девятого аба». Казалось, что пожар Храма и казнь рабби Акивы произошли на его глазах и это случилось только что. Ребецн посмотрела на Гирша, грустно вздохнула, поставила на стол еще одну тарелку и стала думать, чем она завтра накормит мужа (она хотела оставить порцию кугла на следующий день, но теперь её придется предложить гостю, а кто в Хелме не знает аппетит Гирша Малкина?! Хороший аппетит, ничегр не скажешь, как только жена Гирша с ним справляется.)
– Горе мне, ребе, ой какое горе! – начал стенать Гирш, ловко орудуя вилкой в тарелке со своей порцией кугла. – Я никак не могу поверить в нашего Б-га!
– А в какого Б-га ты «да» веришь, Гиршеле? – терпеливо спросил гостя ребе, не удивившись, потому что и не такие признания приходилрсь ему выслушивать в своем доме.
– Нет, упаси Г-дь, я не стал христианином, не стал магометанин. Я бы хотел поверить в нашего, но вот всё никак…
– Расскажи подробностей, Гиршеле, – ласково попросил раввин и приготовился слушать.
Надо сказать, что Гирш Малкин был такой а-идише коп, что просто пальчики поцеловать. Бывало, еще в хедере, спросит меламед перечислить всех судей Израиля, кто упомянут в Книге Судей, так пока Гиршеле закончит говорить – тут учителю уже и пора идти обедать, не пропускать ведь трапезу из-за пары-тройки имен, кого не успел назвать мальчик? А если спросить у Гирша, сколько будет 28 умножить на 317, так что это будет примерно 8879 или 8900 приблизительно, вы это услышите раньше, чем успеете вспомнить, что дважды два это примерно пять, но не больше шести.
– Ребе, как можно поверить, что солнце не садилось за горизонт, чтобы евреи победили в битве? Какие-то жабы с неба… тигры не едят Даниэля… Или вот суббота. Ну чем суббота отличается от воскресенья? Ну так я сел в субботу у себя в комнате, зажег спичку и закурил сигарету. Я готов был услышать гром и увидеть молнию, готов был даже, что немножко меня заденет, так, не сильно… Ни-че-го! Ровным счетом. Я понимаю, за такое Б-г не должен был облить меня гопящей серой или превратить, как жену Лота, но что-то ведь надо делать!
Я вспомнил про «не возжелай». Вы ведь знаете Цилю Шапиро, жену резника Шмуля? Кто не знает Цилю! Первая красавица во всем Хелме! Ребе, вам одному признаюсь, иначе моя Лея житья мне не даст, как же я возжелал Цилю! Я желал её днями и до середины ночи, все-таки утром надо идти на работу и надо перед работой поспать. И – ничего! Ну так зачем говорить людям «не возжелай», если не собираешься карать?! Или вот «не укради»…
– Стой, стой, стой! Не надо, Гирш, а то ведь выяснится, что ты и «чти отца» проверял и дальше по скрижалям. Остановись, Гирш!
– Ребе, так скажите мне, что мне сделать?!
В маленьком домике было тихо-тихо, ребе размышлял, жена его тихонечко шептала слова молитвы, Гиршеле с надеждой смотрел на полки с книгами, ожидая ответ.
– А ведь знаешь, Гиршеле, всё что ты рассказал – ничто так хорошо не доказывает, что ты именно «да» веришь в нашего Единого! Иначе зачем бы ты проверял его?!
– Скажи мне, Гиршеле, признвйся, как своей мамеле, – ребецн смотрела на Гирша с робкой надеждой, – ты ведь не осмелился перед Б-гом попробовать трефное?!
Слишком тяжёлая кара!
В гости к хелмскому раввину зашел сосед и приятель Янкель, поболтать, попить чайку, отведать вкуснейшего печенья, испеченного ребецн. Неторопливый разговор обо всем на свете и ни о чем.
– Сосед наш, Вацлав Косицкий, пьет горькую уже вторую неделю. Скоро из дома поплывет мебель – на работу ведь не ходит, а водки требуется все больше и больше. Бедная Марыля, бедные дети… Налейте, ребе и нам по единой, супруга ваша готовит такую замечательную настойку на смородиновых почках!
После короткой паузы Янкель продолжил:
– А не скажете вы мне, ребе, почему среди евреев не встречается горьких пьяниц? Бывает, конечно, что кто-то и выпьет лишнего, но так, чтобы пить неделями, продавать вещи из дома…
– Не так много вещей в доме еврея, чтобы было что продавать, реб Янкель. А еще я заметил, что Г-дь наш очень редко наказывает кого-нибудь дважды. Если женщина глупа, то она хотя бы красива. Если пала лошадь у балагулы, то он может быть уверен, что пожара в его доме не случится много лет. У Гурвичей младшая дочка сбежала из дома с гоем – можно быть увереным, что старшая сделает хорошую партию, может быть даже с сыном мильонщика Полякова. Согласитесь, что быть евреем и пьяницей одновременно – слишком тяжелое наказание!
Может, всё-таки развод?
– Ребе, я постоянно борюсь с желанием убить мою Сарочку, мою женушку! Она запилила меня своими придирками, житья нет никакого!
– Может быть, Хаим, тебе просто развестись с ней?
– Нет, ребе, развестись с ней я не хочу, я люблю ее, но убить ее я готов!
– Ты знаешь, Хаим, ты не одинок… совсем недавно ко мне приходили с точно таким же вопросом – хотят убить, но не разводиться. И знаешь, кто приходил?
– ?
– Твоя Сара.
– !!!
– И знаешь что, её шансы предпочтительнее. Гольдман принимает ставки в своей букмекерской конторе, пока что ты идешь один к трем. Может быть, все-таки развод?
И зачем мне сухой зонт?
Хелмский раввин пришел домой, вымокнув под дождем до нитки, даже теплые кальсоны. которые он предусмотрительно надевал, выходя из дома, были мокрые. Удивительно (или не очень?), но под мышкой он держал свой большой зонт, который тоже был абсолютно мокрым.– Ребе, удивленно спросил его лучший ученик Йоси, который удивленно наблюдал, как учитель переодевался в сухое, – если бы вы были сухим с мокрым зонтом, я бы понял. Если бы вы были мокрым, а ваш зонт был сухим, я тоже понял бы – вы держали его так, чтобы сберечь от дождя. Я даже догадался бы, если и вы, и зонтик были сухими – я догадался бы. что сегодня на улице не шел дождь. Но почему вымокли вы и промок ваш зонт?! – Что тебе сказать Йоси… человек не бывает абсолютным праведником, ими не были праотец наш Авраам, его сын Ицхак и внук Иаков. Не был исключительным праведником великий Моше. Но даже такие люди, как Александр Яннай и Великий Ирод не были только злодеями… И вся эта история с моим мокрым бельем и не менее мокрым зонтом …Я надеюсь, ты никому не расскажешь о том, что видел сегодня? Когда пошел дождь, я пытался вспомнить, что писал Раши о долгах наших и просто забыл раскрыть зонт. А когда я вспомнил о зонте его уже поздно было раскрывать, чтобы спасаться от текущей сверху воды. Да и зачем мне сухой зонт, если подштанники мои были уже мокрыми?
